Шедевры нефтяного магната

Крупный нефтяной магнат первой половины XX века, соучредитель множества нефтяных компаний и один из первых бизнесменов, начавших разработку иракской нефти, Галуст Гюльбенкян был еще и страстным любителем искусства. Жемчужиной его великолепной коллекции стали произведения из Эрмитажа, выгодно приобретенные им благодаря связям с советским правительством

Нефть и дипломатия

Галуст Гюльбенкян родился в марте 1869 года в Константинополе. Его отец Саркис был преуспевающим коммерсантом, занимался банковским делом, традиционным для турецких армян производством ковров, а также торговлей нефтью. Не стесненная в средствах семья смогла дать мальчику замечательное образование: после элитной французской школы Галуст продолжил учебу в лондонском Королевском колледже, окончив его в возрасте 18 лет с дипломом инженера-нефтяника. Затем он отправился в Баку и, вернувшись, опубликовал во влиятельном французском журнале Revue des Deux Mondes статью «Закавказье и полуостров Апшерон. Воспоминания о путешествии». Несмотря на несколько сентиментальное название, работа содержала проницательные наблюдения и аналитику текущего положения дел и перспектив нефтяных разработок в регионе.

Музей Галуста Гюльбенкяна в Лиссабоне

В 1891 работа была переиздана в виде монографии в Париже. Текст так впечатлил министра угольной промышленности Османской империи, что он решил поручить 23-летнему Гюльбенкяну исследование нефтяных месторождений Месопотамии. С этого началась карьера человека, которому довелось стать одной из ключевых фигур в истории освоения нефтяных месторождений Среднего Востока.

Получив от отца стартовый капитал, Гюльбенкян в 1892 году занялся в Лондоне созданием собственного нефтяного бизнеса. Дела шли успешно, в 1898 году молодой коммерсант, благодаря обширным связям и собственным деловым талантам, был назначен экономическим советником османских посольств в Лондоне и Париже.

В эти годы, на рубеже XIX–XX веков, страны Европы и США еще не осознавали в полной мере потенциала нефтяных месторождений Среднего Востока, и Галуст Гюльбенкян стал одним из первых энтузиастов развития нефтедобычи в регионе. В 1907 году он выступил в качестве посредника при слиянии британской компании The Shell Transport and Trading Company и голландской Royal Dutch Petroleum Company. Единая Royal Dutch Shell стала одной из крупнейших нефтяных компаний своего времени, конкурируя на мировом рынке с американской Standard Oil, а Гюльбенкян вошел в число крупных акционеров.

Галуст Гюльбенкян,
портрет 1912 года

По мере того как нефтяной потенциал Среднего Востока становился очевиднее, нарастало конкурентное напряжение между США — первой страной, получившей концессию на разработку месопотамских месторождений, — и европейскими странами — Великобританией, Германией, Францией. В 1912 году усилиями Гюльбенкяна была создана Turkish Petroleum Company: 35% акций принадлежали Национальному банку Турции, 25% — концерну Royal Dutch Shell Group, 25% — немецкому Deutsche Bank, 15% — самому Гюльбенкяну. Но Первая мировая война внесла свои коррективы: Германия выбыла из числа акционеров, в свою очередь, Великобритания рассчитывала на увеличение собственной доли. И тут проявились выдающиеся дипломатические способности Гюльбенкяна, вхожего в круги международной политической и деловой элиты: при его активном посредничестве акции Национального банка Турции перешли к Англо-персидской нефтяной компании (Anglo-Persian Oil Company, нынешняя British Petroleum). Доля акций самого Гюльбенкяна также уменьшилась, но он не потерял в прибыли: британская сторона в благодарность за посредничество выделила ему 5% своих доходов. После войны в состав акционеров вошли французы и американцы, а в 1929 году компания была переименована в Iraq Petroleum Co. Ltd. Галусту Гюльбенкяну принадлежали 5% акций этой и всех последующих компаний, в делах которых он принимал участие. Так за ним закрепилось прозвище «Господин пять процентов».

С Россией Галуста Гюльбенкяна связывали деловые отношения еще до революции благодаря близкому знакомству с Александром Ивановичем Манташевым — армянином из Баку, одним из крупнейших владельцев нефтяных промыслов в стране. Но по-настоящему плодотворное сотрудничество началось в 1928 году: в Париже Гюльбенкян помогал советскому торгпреду Г. Л. Пятакову, с которым был лично знаком, устанавливать связи с деловыми кругами Запада и, главное, наладить экспорт неочищенной нефти, цены на которую, как и на значительную часть советского сырья в те годы, были демпинговыми.

Эта дипломатическая задача была непростой: западные компании весьма неохотно сотрудничали с советским правительством, не считая его надежным контрагентом — и экономически, и политически. Тем не менее Гюльбенкян смог уговорить своего партнера — руководителя Royal Dutch Shell Генри Детердинга, прежде выступавшего за международный бойкот советской нефти, сотрудничать с  Нефтесиндикатом СССР Нефтяной синдикат СССР — государственная торговая организация по экспорту нефти и нефтепродуктов. Создана в 1922 году. . Эта сделка помогла советскому правительству закрепиться на мировом нефтяном рынке, а Гюльбенкяну принесла немалые дивиденды — и финансовые, и дипломатические: став важной для советского правительства фигурой-посредником, он мог рассчитывать на преференции в других, интересующих его вопросах. Как говорил сам Гюльбенкян, второй его страстью было коллекционирование предметов искусства. И посреднические услуги были оплачены шедеврами: он стал первым покупателем предметов из коллекции Эрмитажа, которую советское правительство распродавало в 1929–1934 годах.

Сделка с Эрмитажем

Музейные и церковные распродажи начались еще в годы военного коммунизма (1917–1921). Национализация бывшего частного имущества также немало способствовала процессу: в 1920-е проходили многочисленные публичные аукционы, где любой советский гражданин мог купить приглянувшийся антикварный гарнитур или картину (вспомним знаменитый эпизод с таким аукционом из романа «12 стульев» И. Ильфа и Е. Петрова). Но продажи мебели из дворцов и музейных запасников были рассчитаны на внутренний рынок. За границу же шли в основном изделия из драгоценных металлов и камней, в том числе предметы из Зимнего дворца, Оружейной палаты, Троице-Сергиевой лавры и Соловецкого монастыря. Но дохода не хватало, притом что к 1928 году он был критически необходим. Утвержденный Сталиным план форсированной индустриализации требовал валюты: на строительство заводов, покупку иностранного оборудования и техники, гонорары приглашенным инженерам. Поэтому было принято решение распродать часть коллекций художественных музеев на Запад через специальную организацию — Всесоюзную государственную торговую контору «Антиквариат».

По словам М. Б. Пиотровского, нынешнего директора Эрмитажа, Гюльбенкян составил список из 18 лучших картин музея, среди которых были такие шедевры мирового значения, как «Возвращение блудного сына» Рембрандта, «Юдифь» Джорджоне, «Мадонна Альба» Рафаэля, и предложил за них сумму, эквивалентную 10 миллионам рублей, притом что, по самым скромным оценкам, они стоили в разы дороже. Эти картины Гюльбенкяну получить не удалось, но и без покупок он не остался. Переговоры с советской стороной шли 2 года, с 1928-го по 1930-й, сделки оформлялись в 4 этапа. В результате коллекция нефтяника пополнилась картинами Дирка Боутса, Питера Пауля Рубенса, Рембрандта, Герарда Терборха, Юбера Робера, Антуана Ватто, скульптурой «Диана» Жан-Антуана Гудона, а также французским серебром XVIII века, выполненным лучшими мастерами по заказам императриц Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. Всего 51 предмет, и все — шедевры мирового уровня. Сделки Гюльбенкян вел через посредников и советских представителей в Париже, в Россию ехать отказывался — был уверен, что его там убьют.

Вероятно, именно раздражением от непомерной щедрости конкурента, а не радением за сохранность советских музейных фондов, как нередко полагают, были вызваны такие строки послания в Москву: «В публике уже много говорят об этих продажах, которые, по моему мнению, наносят огромный ущерб Вашему престижу... Возможно, что в некоторых случаях в Америке Вам и удастся добиться более высоких цен, нежели предлагаемые мною. Однако невыгодность сделок, совершенных таким образом, настолько значительна с точки зрения престижа, пропаганды и огласки, что мне приходится лишь удивляться, что Вы все же идете на них. Торгуйте чем хотите, но только не тем, что находится в музейных экспозициях. Продажа того, что составляет национальное достояние, дает основание для серьезнейшего диагноза».

Письмо, торжественно названное Гюльбенкяном «меморандумом», написано в июле 1930 года. И совсем не помешало следующей — последней — покупке осенью того же года. Это был «Портрет старика» Рембрандта — по мнению многих специалистов, одна из лучших работ художника.

К 1934 году распродажи из Эрмитажа прекратились. Историки оценивают эпизод советской торговли искусством из музеев как провал: экономический вклад в индустриализацию оказался мал, а ущерб культурному, художественному наследию и международному имиджу — огромен. По данным д. и. н. Е. Осокиной, общая выручка «Антиквариата» за проданные музейные ценности не превышала 40 млн рублей — около 20 млн долларов по официальному обменному курсу. Для сравнения: доход Торгсина — сети магазинов, где советские граждане могли обменять драгоценные металлы на продовольствие и одежду, — с 1931 по 1935 год составил почти 300 млн рублей. Но контрагенты «Антиквариата» и в первую очередь Галуст Гюльбенкян остались в выигрыше. Благодаря эрмитажным покупкам он при относительно небольших затратах поднял свою художественную коллекцию на исключительный уровень.

Коллекция лучшего и приятного

Тяга к коллекционированию проявилась у Гюльбенкяна рано: первым приобретением стала старинная монета, купленная подростком на Константинопольском рынке за карманные деньги. По мере того, как росли доходы, росла и коллекция. К 1955 году, когда Галуст Гюльбенкян умер в возрасте 86 лет, собрание насчитывало более 6000 предметов, рассредоточенных между Парижем, Лондоном и Вашингтоном: что-то находилось на временном хранении в крупных музеях Великобритании и США, что-то — в многочисленных особняках Гюльбенкяна, прежде всего в парижском. Собрать все в едином месте хоть и входило в планы, но не удавалось по ряду причин, связанных с правовыми, логистическими и экономическими трудностями Второй мировой войны. Сам нефтяник с 1942 года жил в столице Португалии, перебравшись на околицу Европы прежде всего из соображений безопасности. В завещании он распорядился создать фонд своего имени и музей, где наконец вся коллекция должна быть собрана под одной крышей. В 1969 году в специально построенном здании открылся Музей Галуста Гюльбенкяна, поднявший художественно-культурный и музейный статус Лиссабона и всей Португалии.

Коллекция впечатляет хронологическим охватом (пять тысячелетий), высоким уровнем экспонатов и исключительной многоплановостью экспозиции. Кажется, Гюльбенкян собирал все — от древнеегипетской скульптуры, античных монет, ближневосточных ковров, китайского фарфора и французского серебра эпохи барокко до классического западноевропейского искусства.

Если коллекционеров условно разделить на узких специалистов (например, П. М. Третьяков, собиравший живопись передвижников) и универсалов, то Галуст Гюльбенкян, безусловно, относился ко второй группе. Но эта универсальность обманчива: он собирал не все, а лучшее из всего, что создала человеческая культура. Причем не всякое лучшее, а лишь то, что отвечало двум критериям: безусловная ценность и приятность глазу. По поводу второго параметра ясно высказался сам Гюльбенкян: «Художественное полотно должно быть приятным, занимательным и привлекающим внимание. Да-да, приятным. И без того в жизни достаточно скучных вещей». Такая установка подразумевала значимость субъективной трактовки и личного вкуса владельца собрания. Гюльбенкян пользовался услугами посредников и арт-дилеров, как и было положено в среде крупных коллекционеров, но, в отличие от многих, при выборе предметов полагался не на указания консультантов, а только на собственный вкус.

Рене Лалик. Брошь «Стрекоза»

Установка на полную вкусовую независимость была довольно редкой среди владельцев коллекций такого масштаба и стоимости. Например, Эндрю Меллон, соперник Гюльбенкяна по эрмитажным распродажам, покупал и те вещи, которые лично ему не были эстетически близки, но, по заверению консультантов, своей историко-художественной ценностью были необходимы и собранию самого Меллона, и будущей Национальной галерее искусства в Вашингтоне, куда купленные в Эрмитаже шедевры впоследствии и попали. Гюльбенкян пополнял свою коллекцию лишь тем, что сам считал красивым. Вероятно, именно поэтому в его собрании нет безусловно значимых для истории искусства произведений голландской бытовой живописи XVII века с ее скромными и неприглядными сюжетами, но зато есть множество китайских лаковых коробочек для мелочей.

Что касается первого критерия отбора предметов — безусловной ценности, — то здесь отчетливо сказывалось мышление Гюльбенкяна-коммерсанта. Он не покупал вещей для перепродажи, коллекция не была для него средством заработка — только удовольствием. Но даже это удовольствие подчинялось деловой логике. Он сумел купить в Эрмитаже не просто лучшее, но за цену, не сопоставимую с реальной стоимостью товара. То, что называется great deal. Для сравнения: тот же Меллон предпочел заплатить за картины полную стоимость, но не давать советскому правительству торговых послаблений.

Гюльбенкян отказался завещать свою коллекцию Великобритании — стране, подданным которой он был, возмутившись суммой налога на наследство. По словам очевидцев, он любил говорить о своей коллекции как о гареме, который берегут от посторонних глаз, а о коллекционировании — как о страсти и даже болезни. Но и этой болезни было не под силу изменить деловой ход мышления Гюльбенкяна. Все предметы в собрании были, бесспорно, надежными активами.

Для коллекционера самый высокий риск традиционно связан с современным собирателю искусством — таким, которое еще не прошло испытание временем. Отчаянно рисковал, например, московский промышленник С. И. Щукин, покупая в 1900-е годы модернистскую французскую живопись. Гюльбенкян не рисковал: самые поздние предметы в его собрании — изделия популярного ювелира эпохи ар-нуво Рене Лалика — не просто искусные, но еще и изготовленные из драгоценных металлов и камней. Талантливый коммерсант оставался собой, даже будучи искренним любителем искусства.